Утро Страстного пятка начинается с чтения Царских часов.
Традиция этого богослужения уходит корнями в чтения Священного Писания на
Голгофе в Иерусалиме. Наименование «Царские часы» она получила в
Константинополе, потому что на этой службе всегда присутствовал император. Часы
продолжают ту же тему, которая была начата в чтении 12-ти Страстных Евангелий.
На вечерне, при пении тропаря: "Благообразный Иосиф
с древа снем пречистое Тело Твое...", священнослужители поднимают Плащаницу
(т. е. изображение Христа, лежащего во гробе) с Престола, как бы с Голгофы, и
выносят ее из алтаря на середину храма в преднесении светильников и при
каждении фимиамом. Плащаница полагается на особо приготовленном столе
(гробнице). Затем священнослужители и все молящиеся поклоняются перед
Плащаницею и лобызают язвы изображенного на ней Господа - прободенные ребра,
руки и ноги Его. Плащаница находится на середине храма в продолжение трех
(неполных) дней, напоминая этим трехдневное нахождение Иисуса Христа во гробе.
На утрени Великой Субботы, после Великого славословия,
Плащаница при пении: "Святый Боже"... выносится священнослужителями
из храма на главе, при участии народа, и обносится вокруг храма в воспоминание
сошествия Иисуса Христа во ад и победы Его над а ом и смертью. Затем, по
внесении Плащаницы в храм, она подносится к открытым царским вратам, в знамение
того, что Спаситель неразлучно пребывает с Богом Отцом и что Он Своими
страданиями и смертью снова отверз нам двери рая. Певчие в это время поют:
Благообразный Иосиф"... Когда Плащаницу положат на место посредине храма,
тогда произносится ектения и читаются: паремия из книги пророка
Иезекииля, Апостол, научающий верующих, что Иисус Христос есть истинная Пасха за
всех нас; Евангелие, повествующее о том, как первосвященники с разрешения
Пилата поставили стражу у гроба Господня и приложили к камню печать.
Митрополит
Сурожский Антоний
У ПЛАЩАНИЦЫ
Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
Мы, люди, всю нашу надежду после Бога
возложили на заступление Богородицы. Мы эти слова повторяем часто; они нам
стали привычны; а вместе с этим, перед лицом того, что совершалось вчера и
сегодня, эти слова непостижимо страшны. Они должны являть или удивительную веру
в Богородицу или являют, на самом деле, то, что мы не глубоко пережили, в
течение своей жизни, этот призыв к помощи Божией Матери.
Перед нами гроб Господень. В этом гробе
человеческой плотью предлежит нам многострадальный, истерзанный, измученный Сын
Девы. Он умер; умер не только потому, что когда-то какие-то люди, исполненные
злобы, Его погубили. Он умер из-за каждого из нас, ради каждого из нас. Каждый
из нас несет на себе долю ответственности за то, что случилось, за то, что Бог,
не терпя отпадения, сиротства, страдания человека, стал тоже человеком, вошел в
область смерти и страдания, за то, что Он не нашел той любви, той веры, того
отклика, который бы спас мир и сделал невозможной и ненужной ту трагедию,
которую мы называем Страстными днями и смерть Христову на Голгофе.
Скажете: как мы за это ответственны — мы же
тогда не жили?! Да, не жили! А если бы теперь на нашей земле явился Господь —
неужели кто-нибудь из нас может подумать, что он оказался бы лучше тех, которые
тогда Его не узнали, Его не полюбили, Его отвергли, и чтобы спасти себя от
осуждения совести, от ужаса Его учения, вывели Его из человеческого стана и
погубили крестной смертью? Нам часто кажется, что те люди, которые тогда это
совершили, были такими страшными; а если мы вглядимся в их образ — что же мы
видим?
Мы видим, что они были действительно
страшны, но нашей же посредственностью, нашим измельчанием. Они такие же как
мы; их жизнь слишком узкая для того, чтобы в нее вселился Бог; жизнь их слишком
мала и ничтожна для того, чтобы та любовь, о которой говорит Господь, могла
найти в ней простор и творческую силу. Надо было или этой жизни разорваться по
швам, вырасти в меру человеческого призвания, или Богу быть исключенным
окончательно из этой жизни. И эти люди, подобно нам, это сделали.
Я говорю “подобно нам”, потому что сколько
раз в течение нашей жизни мы поступаем как тот или другой из тех, которые
участвовали в распятии Христа. Посмотрите на Пилата: чем он разнится от тех
служителей государства, Церкви, общественности, которые больше всего боятся
человеческого суда, беспорядка и ответственности, и которые, для того, чтобы
себя застраховать, готовы погубить человека — часто в малом, а порой и в очень
большом? Как часто, потому что мы боимся стать во весь рост нашей ответственности,
мы даем на человека лечь подозрению в том, что он преступник, что он — лжец,
обманщик, безнравственный, и т. д. Ничего большего Пилат не сделал; он старался
сохранить свое место, он старался не подпасть под осуждение своих начальников,
старался не быть ненавидимым своими подчиненными, избежать мятежа И хотя и
признал, что Иисус ни в чем не повинен, а отдал Его на погибель .. И вокруг
него столько таких же людей; воины — им все равно было, кого распинать, они “не
ответственны” были; это было их дело: исполнять приказание... А сколько раз с
нами случается то же? Получаем мы распоряжение, которое имеет нравственное
измерение, распоряжение, ответственность за которое будет перед Богом — и
отвечаем: ответственность не на нас. .. Пилат вымыл руки и сказал иудеям, что
они будут отвечать. А воины — просто исполнили приказание, и погубили человека,
даже не задавая себе вопроса о том, кто Он: просто осужденный...
Но не только погубили, не только исполнили
свой кажущийся долг: Пилат отдал им Иисуса на поругание; сколько раз — сколько
раз! — каждый из нас мог подметить в себе злорадство, готовность надругаться
над человеком, посмеяться его горю, прибавить к его горю лишний удар, лишнюю
пощечину, лишнее унижение! А когда это с нами случалось, и вдруг наш взор встречал
взор человека, которого мы унизили, когда он уже был бит и осужден, тогда и мы,
и не раз, наверное, по-своему, конечно, делали то, что сделали воины, что
сделали слуги Каиафы: они завязали глаза Страдальцу и били Его. А мы? Как
часто, как часто нашей жизнью, нашими поступками мы будто закрываем глаза Богу,
чтобы ударить спокойно и безнаказанно — человека, или Самого Христа в лицо!.
А отдал Христа на распятие — кто? Особенные
ли злодеи? Нет! — Люди, которые боялись за политическую независимость своей страны,
люди, которые не хотели рисковать ничем, для которых земное строительство
оказалось важней совести, правды, всего — только бы не поколебалось шаткое
равновесие их рабского благополучия... А кто из нас этого не знает по своей
жизни?...
Можно было бы всех так перебрать — но разве
не видно из этого, что люди, которые убили Христа — такие же, как и мы? Что они
были движимы теми же страхами, вожделениями, той же малостью, которой мы
порабощены? И вот мы стоим перед этим гробом, сознавая — я сознаю! и как бы
хотел, чтобы каждый из нас осознавал — что блаженны мы, что не были подвергнуты
этому страшному испытанию встречи со Христом тогда, когда можно было ошибиться
и возненавидеть Его и стать в толпу кричащих: Распни, распни Его!...
Мать стояла у Креста; Ее Сын, преданный,
поруганный, изверженный, избитый, истерзанный, измученный, умирал на Кресте. И
Она с Ним со-умирала... Многие, верно, глядели на Христа, многие, верно,
постыдились и испугались и не посмотрели в лицо Матери... И вот, к Ней мы
обращаемся, говоря: Мать, я повинен — пусть среди других — в смерти Твоего
Сына, я повинен — Ты заступись, Ты спаси Твоей молитвой. Твоей защитой, потому
что если Ты простишь — никто нас не осудит и не погубит... Но если Ты не
простишь, то Твое слово будет сильнее всякого слова в нашу защиту...
Вот с какой верой мы теперь стоим, с каким
ужасом в душе должны бы мы стоять перед лицом Матери, Которую мы убийством
обездолили... Встаньте перед Ее лицом, встаньте и посмотрите в очи Девы
Богородицы!... Послушайте, когда будете подходить к Плащанице, Плач Богородицы,
который будет читаться: это не просто причитание, это горе, горе Матери, у
Которой мы просим защиты, потому
что
мы убили Ее Сына, отвергли, изо дня в день отвергаем даже теперь, когда знаем.
Кто Он — все знаем, и всё равно отвергаем...
Вот станем перед судом нашей совести,
пробужденной Её горем, и принесем Ему покаянное, сокрушенное сердце, принесем
Христу молитву о том, чтобы Он нам дал силу очнуться, опомниться, ожить, стать
людьми, сделать нашу жизнь глубокой, широкой, способной вместить любовь и
присутствие Господне. И с этой любовью выйдем в жизнь, чтобы творить жизнь,
творить и создавать мир, глубокий и просторный, который был бы как одежда на
присутствии Господнем, который сиял бы всем светом, всей радостью рая. Это наше
призвание, это мы должны осуществить, преломив себя, отдав себя, умерев, если
нужно — и нужно! — потому что любить, это значит умереть себе, это значит уже
не ценить себя, а ценить другого, будь то Бога, будь то человека — жить для
другого, отложив заботу о себе; умрем, сколько можем, станем умирать изо всех
сил для того, чтобы жить любовью и жить для Бога и для других. Аминь!
Немає коментарів:
Дописати коментар